Вспомнила я эту историю и подумала: хотела – на тебе. Ведь есть у меня ещё один знакомый, который периодически покачивается в своём небоскребе. Но он-то в новом мире живёт – другие технологии. Там, где он, в Японии, – там всё учтено. Не страшно. Оттого немножко завидовалось, когда он пусть скупо, но описывал это явление.

Действительно: земля уходит из-под ног. Плывёт. Как если на кораблике пару дней проведешь, потом на берег сходишь – вот такая синкопа в походке образуется. Коленка сама подгибается при каждом шаге. Только тут по-другому. Не в шутку. И всякий раз остаётся досадное чувство, как если ошибёшься ступенькой и неловко поставишь ногу. А вокруг стоит звон. Словно сотни хрустальных колокольчиков негромко исполняют свой звонкий гимн. Это дрожат стекла домов. Я оказалась на середине комнаты и с изумлением уставилась на пол от ощущения противоестественности происходящего – когда всё, что ты считал незыблемым, в миг теряет свои свойства. В звенящем молчании спящего города, в его мерцании – потому что качаются все уличные фонари – мы ели удерживались на ногах. И я отчетливо поняла – выхода нет. Мы в безвыходной ситуации. Перед глазами мелькнула графика Эшера – про лестницы, как иллюстрация. Нет! Нет! На них не выходить!

Мы в мансарде, надстройке, которая пережила множество перепланировок. И все пролёты в доме по высоте разные, но больше четырёх метров. Потолки-то здесь о-го-го. И стены все добротные, только вот по виду не скажешь, какая несущая. Зато прямо над нашей гостиной – мы точно знаем – ничего совсем нет. Та квартира – с террасой. А значит, чуть черепицы с чердака да пара горшков с цветами. Всё. Это произошло в доли секунды, потому что при втором толчке мы уже стояли у окна, оценив ширину внешней стены. Но к окнам не подходить! В этот момент выглянул и малявка из своей комнаты. И всем стало понятно, что если всё – то всё. Причём прямо сейчас. И ничего мы больше не можем сделать.

С другой стороны, было ведь и впечатление полной ирреальности. Такого же не бывает! В первые моменты ты никак до конца не можешь поверить своим ощущениям. И более всего испугалась я этого странного движения, глубинный размах которого ты чуешь, как животное. Чтобы успокоиться, решила подбирать аналогии состоянию звериного страха, который начал меня охватывать от этого заданного землёю незнакомого, иного ритма. И вспомнила, что такие же неуправляемые вещи в себе я встречала во время родов. Когда полностью теряешь своё «я», когда остаются одни инстинкты. И видишь всё будто со стороны. И я изо всех сил сопротивлялась единственной и потому самой опасной сейчас мысли – бежать! А город был тих и пуст. И в новостях ведь не обещали. Тут я на всякий случай окинула взглядом свою жизнь и – что приятно – безоговорочно осталась ею довольной. Потом почему-то вспомнилось, что в холодильнике припасена вкусная бутылочка. И ещё подумалось: «Я была в Аркадии». А ещё – ещё я видела своих растрёпанных любимых мальчишек в совершенно незапланированное время и понимала, что это самое прекрасное зрелище на свете. Расстраивало только одно – ребёнка не успел уехать в универ. По идее, его уже здесь быть не должно…

И я вспомнила документальное кино про Индонезию, по которой мы когда-то путешествовали вместе и попали в период бурь, оттого периодически встречались по ночам в гостиной – вот такие же всклоченные. Диктор в том кино говорил, что те деревни, которые пережили стихию и переехали подальше от океана в горы после серии землетрясений, вот уже более ста пятидесяти лет хранят информацию, как спастись, если такая фигня начинается. И их ни разу больше стихия не затронула. Они знали её знаки. Старейшины говорили: «Пора в горы» – и люди сразу вставали и шли за перевал. В кино была и всякая статистика, по которой выходило, что человеческий опыт – это важно, потому что новые поселенцы в тех местах, без накопленных знаний, сразу погибают в катаклизмах. А ещё в кино рассказывали, что внимательно надо следить за животными. Бабушка одна старенькая на своих домашних питомцев указывала и объясняла, кто как себя ведёт при приближении землетрясения. И тут я обрадовалась. Наша собабака, сладко свернувшись колечком, спала! Значит, всё хорошо! Хотя это может означать и совсем другое: наша животинка настолько избалована и в своей жизни столько всего видела-перевидела, что абсолютно уверена – с землетрясением мы тоже разберёмся.

А земля продолжала раскачивать своё тело, и звон усиливался. Я никак не могла подобрать верное сравнение для этого плавного движения, наверное, как на лодке лёгкой, когда копчиком воду холодную под днищем чуешь, или не знаю – как в люльке, когда шаловливая рука решила тебя сильно раскачать, а тебе и весело, но уже и не хочешь знать, как там дальше, или… вот как называется… наверное, всё-таки лодка, лёгкая, узкая такая, ну типа как в «Deadmаn», а может, и в другом каком фильме, – лёгкая! Ведь не под ноги земля уходит, а как-то под спину… что за лодка? Юдоль? В голову пришло слово «юдоль». Юдоль… И я никак не могла вспомнить, что оно означает. Бояться стало страшно. Ну если последний день живём? Я оглядела наше очередное временное жилище, превращённое в храм размышлений. Забавно: накануне я весь день уговаривала мужа купить квартиру в Риме. Только об этом и говорила. И эта мысль страшно рассмешила меня. Я тряхнула своим высоким ночным «конским хвостом», отбрасывая страшное видение. Никакой недвижимости!

И вспомнились тогда – такие анкеты у всех девчонок были. Не помню, в каком точно классе. В разных! Там нужно было на всякие вопросы отвечать. Типа какой цвет тебе больше нравится, что ты будешь делать, если узнаешь, что конец света… И я подумала: если это и правда последний день – благодарю! Он был прекрасен. Иного и не пожелаю! Тем более, к этому моменту мы уже уселись каждый на свой диванчик и с недоуменными, нежными улыбками переглядывались. Тут и затихло… Прошло несколько минут, а мы всё так же смотрели друг на друга, внимательно вслушиваясь в мир.

Древний город не распахнул окна, не вскрикнул сиреной, не забил в набат. Мы бросились по компьютерам – тишина. Ни на одном сайте, ни на одном языке. Показалось? Просто это – так, ерунда? Привычная ситуация? Мне вон приятель на прошлой неделе ссылку кинул – вулкан в шестидесяти километрах просыпается. Я ему отвечаю: шестьдесят – далеко… и вообще я, как Плиний Старший, который, стоя на корабле, продолжал вести наблюдения за извержением Везувия, вот так я буду наблюдать закат этого мира до последнего, буду связана с Римом хотя бы фактом своей смерти! И тотчас пронзило от Августина: не теперь, Господи, только не теперь… И может, вот оно? Местный просыпается? И тогда я подумала: а что вообще надо в таких случаях делать? По-настоящему-то?

Первым делом – документы и деньги. У меня по семейной традиции документы живут в железных коробках из-под шоколада. Правда – вечная вещь. У меня за всю жизнь (а это бесконечные переезды с рождения и до наших дней) сменилось лишь три таких коробки. Причём они ни в чём не виноваты – смена одной на другую произошла в связи с изменением форматов самих документов. И пусть что делать при землетрясении в наших землях не знают, однако я запасами съестного, которые есть в доме, десять дней, безо всякого ущерба различным нашим вкусам, семью смогу кормить. И в четвёртом колене помню, что такое Блокада. Ведь если что серьёзное – недели три точно протянем. И документы у меня всегда в железной коробке. Всегда! Не одну бомбёжку пережили. Вот почему! Вот почему коробочка железная – не потому, что это красиво и вкусно пахнет, не потому, что это удобно, а потому что случись чего – хватай и беги! И потому что, если пожар, – есть шанс, что прямой огонь не достанет. И если потоп, и если землетрясение – такая коробочка тоже выжить может! Вот зачем! Эта мысль меня просто полоснула. Я быстро представила себе её содержимое и обнаружила, что не соблюдаю традицию! Я восприняла лишь её